Из цикла стихов "Смола"
Мечтатели неба
Бумага тленна - и как хрупки слова,
когда-то сказанные мной в нестройной форме,
в которых чувства я свои обрисовал
тогда еще совсем другие в корне.
Эпоха та, вернее только год, принадлежали нам, мечтателям влюблённым,
спасавшимся от ледяных невзгод
в ночной тиши, в созвездиях на лоне.
Легко нам было в пустоте тех сфер,
пока не перерытых интернетом,
любить друг друга просто без потерь
в руках ниисходящего вниз света.
Холодный шифер и ночной полёт
в тепле твоих сжимающих объятий,
всё погрузилось в дней водоворот,
несущийся по календарным датам.
Был город наш низвергнут с бытия
сомнением уснувшего фантаста,
дрожали тени фонарей, и я
считал наш мир не цельней пенопласта.
Летела птицей хрупкость тишины
и голосом чуть слышно отзывалась
на искренность к доверию Луны,
стремлению любить самую малость.
Мы ощущали зыбкость нулевых,
раскиданные площади и скверы;
мы были вместе, думая о них,
в тепле друга друга вне времен и веры.
Глубоким басом сотрясали мрак
динамики колонок из притона,
а мы с тобой одни и просто так
вновь вырезали крылья из картона.
Ты мне прошепчешь: "Завтра будет дождь
в далёких городах за океаном,
мы будем там бездомными, и что ж,
но жизнь одолевать не перестанем."
Летят огни по трассе с двух сторон,
мерцают окна не уснувших в полночь.
В глазах твоих - атласный небосклон
и замыслы, сбивающие волны.
Сейчас соврать мечтой я бы не смог,
пока твою ладонь в своей сжимаю:
моя душа пуста, как уголок
комода, где забыт обломок мая.
И потому так пристально резки
в унылых очертаньях наши кеды;
и стены спят, и дремлют потолки,
и души так открыты для беседы.
Хотелось до конца добыть рассвет,
грядущий через пару ожиданий.
Твой поцелуй прощальный и ответ -
последний отклик нынешних мечтаний.
На велосипеде в ПГТ
Железный скрип и перебор
звенящих спиц велосипеда.
Чуть покосившийся забор
в предверьи завтрашнего лета.
Заброшен двухэтажный дом средь тополинных шелестаний.
Май устремился косяком
мимолетящей птичьей стаи.
Черёмуховый первый цвет
уже ожил со всею силой,
укрыв побеленный штакет
зелёным ветвяным настилом.
Не глядя, мимо пронесусь
открытых нараспашку окон,
где вьётся тепловатый вкус
почти спечённого пирога.
И ветер, лёгок на подъём,
в ушах затрепетает сонно
газетой, воткнутой в проём
и выбитым ковром с балкона.
Врываюсь в переулок я,
в его последний день весенний,
пока вокруг утопия,
не замечаемая всеми.
И тут, как находящий суть
или недремлющий художник,
остановлюсь передохнуть
и оглядеться, верно, тоже.
Эпизод
Жизнь - терпкая и горькая смола -
способность к проявлению свободы -
дрожанье дребезжащего стекла -
невечная по времени работа,-
и, как всегда, на сжатом кулаке
ободранные костяки на пальцах
из-за обычной драки в тупике,
откуда больше некуда податься.
Здесь постоянно: неспокойный сон
и вечное движение торговли,
зеваки, торгаши со всех сторон,
бомжи, менты и голуби на кровле.
Чуть приглушенный скрежет наждака
из приоткрытых окон запылённых
точильщика ключей, обувщика
и даже у ремонта телефонов.
Проверка за проверкой целый день
у большинства с долгами по аренде.
Блуждают толпы призраков-людей,
безликих судеб на живом портрете.
Хозяева, их верные рабы,
на пару раз продавшиеся шкуры,
холодные фонарные столбы
и тени в нижних окнах-амбразурах.
Всё вновь перемешается под ночь
с приходом часа времени закрыться.
Последний вот с баулом за спиной
уходит прочь уснуть или забыться.
Ровесникам моим, конечно, влом
идти сейчас и дрыхнуть по кроватям:
одни спешат на сходку в снятый дом,
другие на свои тупые пати.
Расходится по темноте народ,
кто в комнаты, кто по дворам, кто в люки.
Рабочий день отправлен в оборот
вахтером, засыпающим от скуки.
Общага переполнена людьми,
их тьма, они приехали с надеждой,
от нищеты спасаясь, как и мы,
в торговле барахлом или одеждой.
Там дети плачут, там тв включен,
тут женский спор, пощечины и крики,
мелькают силуэтов без имён
на этажах в квадратах жёлтых блики.
Отъехала машина от ворот,
свет фар упал на спящие деревья.
Я бросил взгляд
в раскрытый арки рот
и в комнату свою пошёл скорее.
Весь день был гул и музыка вокруг,
сейчас же лишь у вывески на баре,
в котором собирался местный круг,
чтоб обсудить кто и в каком наваре;
потом о доме вспомнить в сотый раз,
о всех родных, забытых на чужбине.
За разговором выдать пересказ
о трудной жизни в этой чертовщине.
Другие же за кружкой промолчат
со взглядом безучастного барыги.
А я в каморке в тусклом свете рад,
читать с трудом надыбанные книги.
Читаю, вижу: многогранна жизнь,
куда ни глянь - туманы и озёра;
весь мир на подоконнике лежит,
но скрытый от всеобщего обзора.
Они расскажут о поступках уж,
что есть работа мозгом и руками,
и не в пример для наших мелких душ,
пришедших за подножными деньгами.
Так что я здесь забыл в конце концов?
Чужой среди чужих, без прав и дома,
один из миллионов сот глупцов;
неужто я ничтожен и поломан.
И становилось мерзко от того,
что я приговорен к такому делу.
Работа, утро - больше ничего;
опять, опять, опять, опять без цели.
Я полусонный плёлся в семь утра,
хотя скорее просто был в повторе,
толкая свой загруженный по край
в тележку груз - уставший априори.
Но эти ночи не пропали зря,
и я, обдумав все, покинул рынок
в тот час, когда мерещилась заря,
в паре своих изношенных ботинок.
Пусты прилавки, спит наш закуток,
блуждает под навесами дворняга,
ползет афиши сорванный листок,
и реет на столбе обрывок флага.
Я понял так же: сожалений нет.
Я счастлив и таким воспоминаньям,
ведь совершенно просто тот рассвет
стал эпизодом моего прощанья.
Принёс письмо
Я принёс тебе письмо
в твой заблёванный подъезд,
шел- и оказался здесь,
чтобы ты прочла его.
Чтобы ты ненастным днём
открывала тот конверт,
что воткнул когда-то в дверь
одинокий почтальон.
А на лестнице сосед
вышел снова покурить,
о долгах поговорить,
старый повод для бесед.
Он с подругою своей,
наркоманкою худой,
горько делится бедой
о проблемах новых дней.
Солнце в верхнее окно
греет серость пыльных стен,
и дрожит немая тень
по углам давным-давно.
Телевизор за стеной
эхом отзовется нам,
словно вторя голосам
на прощание с тоской.
Все неслышно разошлись,
и подъезд вновь опустел.
Ждёт нас всех немало дел.
Как смола стекает жизнь.
У костра
У костра осенним днём
мы с друзьями собрались,
и тогда перед огнём
нам казалась вечной жизнь.
Рядом ты была со мной,
Саша громко что-то пел,
каждый был из нас герой,
хотя вовсе не был смел.
Искры ветер поднимал
трескотней горящих стай,
и сосновый лес внимал,
как по кругу шёл "Токай".
Все растаяло во сне,
жизнью сломан я в пути,
только лишь родные мне
помогли вперёд идти.
Я вернулся вновь сюда,
на камнях один молчал.
Дым окутал навсегда
старых песен прежний шквал.
Птица прощебечет вслед
одиночества напев.
Будет все. И будет свет,
вечность над костром согрев.
2016